Алджернон Чарлз Суинберн (1837-1909)
Георгий Бен: предисловие
Английский поэт Алджернон Чарлз Суинберн родился 6 апреля 1837 года в Лондоне в семье адмирала Чарлза Генри Суинберна. В детстве он находился под сильным влиянием своего деда - заядлого галломана, родившегося и выросшего во Франции, поклонника Мирабо, - и своей матери, получившей воспитание во Флоренции; и с детства будущий поэт был обучен французскому и итальянскому языкам. Учась в аристократической школе в Итоне, он, в отличие от своих сверстников, не увлекался никаким спортом (кроме плавания - он стал отличным пловцом), но уделял все свободное время чтению и целые дни проводил в школьной библиотеке. Он особенно души не чаял в Шекспире и в его современниках - Марло, Форде, Уэбстере; в тринадцать лет Алджернон начал коллекционировать редкие издания драматургов шекспировской эпохи. Он также с увлечением читал стихи Шелли и Китса, а также (в подлиннике) "Неистового Роланда" Ариосто и трегедии Корнеля (Расина же он терпеть не мог). В 1851 году, прочтя по-французски "Собор Парижской богоматери", он на всю жизнь стал поклонником Виктора Гюго. Тогда же, в Итоне, он начал писать стихи; его элегии в древнегреческой манере печатались в школьном журнале. Кроме чтения и стихотворчества, Алджернон посвящал много времени (гораздо больше, чем того требовала школьная программа) изучению древних языков; в 13 лет он свободно читал по-гречески и по-латыни своих любимых античных классиков: Эсхила, Сапфо и Овидия. В 1852 году он получил внутришкольную премию за сочинение "Древнегреческие поэты" и премию принца-консорта за успехи в изучении современных языков. Возможно, поэтому Суинберна недолюбливали его однокашники, для которых важнее всего были футбол и крикет, - а также, может быть, еще и потому, что он был рыжий.
В 1856 году Суинберн поступил в Оксфордский университет, где его наставником стал выдающийся ученый-эллинист Бенджамин Джоэтт. В Оксфорде Суинберн познакомился с поэтом и художником Данте Габриэлем Россетти, с которым сдружился на всю жизнь. Тогда же сформировались и его политические взгляды: из примерного воспитанника аристократической школы он превратился во врага церкви и пылкого республиканца. В комнате у него висел портрет Джузеппе Мадзини; в 1857 году он написал "Оду Мадзини", воспевавшую национально-освободительное движение в Италии. Вскоре после этого Суинберн впервые поехал за границу: провел несколько месяцев во Франции. Во время его пребывания в Париже, в январе 1858 года, итальянский революционер Феличе Орсини совершил неудачное покушение на Наполеона III (он был арестован и впоследствии казнен). Вернувшись в Оксфорд, Суинберн повесил у себя в комнате портрет Орсини.
В 1860 году Суинберн опубликовал свои первые произведения - стихотворные драмы "Королева-мать" (The Queen Mother) и "Розамунда" (Rosamond), не имевшие успеха. Немногочисленные рецензии на них были убийственными.
В1860 году, после университета, Суинберн поселился в Лондоне и посвятил себя литературе. В 1862 году журнал "Спектейтор" напечатал его первые лирические стихи и большую статью о сборнике стихов Бодлера "Цветы зла". Его следующей публикацией стала напечатанная в 1865 году стихотворная трагедия "Аталанта в Калидоне" (Atalanta in Calydon) по мотивам древнегреческого мифа, сразу же сделавшая молодого поэта знаменитым: в ней он показал себя мастером музыкального стиха. В том же году он опубликовал стихотворную трагедию "Шателяр" (Chastelard) - о молодом французском придворном Марии Стюарт: эта трагедия, вместе с написанными позднее трагедиями "Босуэлл" (Bothwell,1874) и "Мария Стюарт" (Mary Stuart,1881) составила драматическую трилогию о шотландской королеве XVI века. Некоторые критики осторожно журили "Шателяра" за излишнюю, по их мнению, чувственность, но уж совсем ожесточенные нападки вызвал вышедший в апреле 1866 года сборник Суинберна "Стихи и баллады" (Poems and Ballads), ниспровергавший каноны викторианской поэзии. В "Стихах и балладах" Суинберн почти забыл о своих революционных настроениях, но обратился к темам, считавшимся тогда запретными (изображение плотской любви, внебрачных связей, лесбиянства и т.д.) - например, в таких "неприличных" стихотворениях, как "Интерлюдия" (An Interlude), "Любовь и сон" (Love and Sleep), "Сапфические строфы" (Saphics) и.т.д., или совершенно языческий по духу "Сад Прозерпины" (The Garden of Proserpine). Викторианский читатель был шокирован: это было не удивительно в эпоху, когда все увлекались поэзией и часто читали стихи вслух в чинных гостиных перед родственниками, детьми и барышнями на выданье. Позднее критик сэр Эдмунд Госс, который в 1866 году был студентом в Оксфорде, сравнил тогдашнюю английскую поэзию, равнявшуюся на Альфреда Теннисона, с аккуратно подстриженным французским парком, в который "под бой барабанов и гром литавр ворвался молодой Вакх, к безмерному ужасу мирно пасшихся ланей". Большинство газет и журналов поносило "безнравственность" поэзии Суинберна, хотя по крайней мере один из журналов - "Атенеум" - в очень недоброжелательной рецензии Роберта Бьюкенена отметил красоту звучания стихов Суинберна и их ритмическое богатство. Критик Джон Морли в рецензии, помещенной в журнале "Сатерди ревью", даже обратился к ранее им похваленной трагедии "Аталанта в Калидоне" в поисках аморальности и атеизма Суинберна. Журнал "Панч" издевательски переиначил фамилию Суинберна в "Суайнборн" (то есть, "рожденный свиньей"). В июне испуганный издатель Эдуард Моксон изъял "Стихи и баллады" из продажи, но в октябре этот сборник был переиздан другим издателем - Джоном Кэмдэном Хоттеном, которому поэт отдавал печатать все свои последующие произведения. Такого литературного скандала Англия не знала со времен байроновского "Дон Жуана". Суинберн стал символом викторианского поэтического бунта. Поэтому, в отличие от высоколобых критиков, молодежь (особенно студенческая) восторженно приветствовала поэта, увидев в его творчестве поэтическое новаторство, и он стал ее кумиром. Молодой Томас Гарди, как он позднее вспоминал, был совершенно без ума от суинберновской поэзии и почти все "Стихи и баллады" выучил наизусть. За Суинберна вступился и влиятельный критик Джон Рескин, поместивший в журнале "Икзаминер" восторженную рецензию на "Стихи и баллады". Уильям Майкл Россетти опубликовал в защиту Суинберна целую брошюру под названием "Сборник Суинберна "Стихи и баллады": критическое рассмотрение". Да и сам Суинберн дал сдачи: летом 1866 года он вызывающе выпустил со своим предисловием сборник избранных стихов лорда Байрона (которого тогдашнее "приличное общество" тоже держало на коротком поводке) и ответил своим критикам статьей "Заметки о поэтах и рецензиях".
Суинберн надолго стал самым обсуждаемым литератором в Англии. Обсуждаемым - да, но вряд ли можно, как делали советские литературоведы, говорить о "травле" Суинберна и о желании "буржуазных" критиков "разделаться" с ним. Так, когда Джон Морли, раньше "разделывавшийся" с Суинберном, в 1867 году стал редактором журнала "Фортнайтли Ревью", он начал регулярно помещать в нем критические очерки Суинберна. А критик Томас Спенсер Бэйнс, "травивший" Суинберна в "Эдинборо Ревью", то и дело заказывал Суинберну статьи для 9-го издания "Британской энциклопедии", в которой он работал одним из редакторов. Стало быть, злокозненные "буржуазные" ненавистники поэта, вместо того, чтобы "разделаться" с ним, все же за что-то его ценили и поощряли.
В это же время Суинберн подтвердил в глазах "приличного" общества свою одиозную репутацию, вступив в открытую связь с четырежды разведенной актрисой Адой Айзекс Менкен (она умерла в Париже летом 1868 года). Паршивой овцой "приличного общества" Суинберн сделался еще и потому, что прошел слух (далеко не ложный), что он чересчур закладывает за галстук.
"Стихи и баллады" стали высшим поэтическим достижением Суинберна - в дальнейшем его творчество шло по нисходящей. В конце 60-ых и начале 70-ых годов он писал главным образом политические стихи: поэму "Песнь об Италии" (Song of Italy, 1867), сборник стихов "Предрассветные песни" (Songs before Sunrise, 1871). Возможно, здесь сказалось влияние его кумира Джузеппе Мадзини, с которым Суинберн лично познакомился в Лондоне в 1867 году. Эти стихи прошли почти незамеченными: в них Суинберн, слава Богу, воспевал революцию не в своей демократической Англии, где политический строй его вполне устраивал, а в мятежной Италии, где достигло апогея национально-освободительное движение "Рисорджименто", которому британский эстаблишмент вполне сочувствовал; и эти стихи, конечно, никого не шокировали. В стихотворении "Призыв" (An Appeal) поэт назвал Англию "скалой политического убежища" и порицал ее лишь за то, что она ничего не делает для торжества свободы в других странах; он призывал:
"Англия, вольности мать,
Видя, как люди страдают
Вдали от твоих берегов;
Простри свою длань, чтоб спасать
Тех, кто свободы не знает..."Конечно, он был прав: Англия тогда действительно была самой свободной страной Европы, и Суинберн, по меткому выражению советского исследователя, призывал "к экспорту английской социально-политической системы в другие страны".
2-ая серия "Стихов и Баллад" (Poems and Ballads, 2nd Series), вышедшая в 1878 году, в основном повторяла мотивы 1-ой серии того же названия, но "запретные темы" здесь звучали реже и глуше. Этот сборник не вызвал сенсации (всe это было уже не ново), хотя и он подвергся некоторому разносу - за то же, за что и раньше (прежде всего, за "языческий дух", за пантеизм - должно быть, критики считали, как впоследствии иронически заметил Пристли, что "стоит нам, например, всего час почитать Суинберна, и мы становимся образцовыми язычниками"); и, действительно, во 2-ой серии "Стихов и баллад", как и в 1-ой, мы находим необыкновенно красивые эстетские, "языческие" стихи - например, "Покинутый сад" (A Forsaken Garden). Одновременно Суинберн перевел многие баллады Франсуа Вийона, которые он включил во 2-ую серию "Стихов и баллад", и написал по-французски большую работу о творчестве поэта-парнасца Огюста Ваккери ("Auguste Vaquerie"), опубликованную в Париже в 1875 году.
В 1879 году здоровье Суинберна, подорванное алкоголизмом и беспорядочной жизнью, насыщенной мимолетными романами, настолько пошатнулось, что его близкий друг - адвокат Теодор Уоттс-Дантон - убедил его оставить съемную квартиру в Лондоне и переехать к нему в Патни (предместье Лондона), где у него был собственный дом. В этом доме, под неусыпным надзором и заботой семьи Уоттс-Дантона, здоровье Суинберна полностью восстановилось, и поэт прожил там последние 30 лет своей жизни, неустанно работая над новыми книгами: за это время, помимо множества стихов, он написал два романа (один из них остался неоконченным) и свои важнейшие литературоведческие работы (о Чосере,Шекспире, Марло, Бене Джонсоне,Блейке, Байроне, Шелли, сестрах Бронте, Диккенсе, Данте, Вийоне, Микеланджело, Гюго, Бодлере, и т.д.). Многие cовременные исследователи считают, что "Суинберн был не только великим поэтом, но и одним из великих критиков". В Патни Суинберн закончил вышеупомянутую драматическую трилогию о Марии Стюарт, написал поэму "Тристрам из Лионнесса" (Tristram of Lyonesse, 1882) по мотивам легенд о короле Артуре, историческую трагедию "Марино Фальеро" (Marino Faliero, 1885) на сюжет, использованный до него лордом Байроном, и выпустил сборники стихов: "Опыты песен" (Studies in Song), "Столетие ронделей" (A Century of Roundels, 1883), "Летний отдых" (A Midsummer Holiday, 1884), "Астрофел" (Astrophel, 1894) и др. Но в свои последние годы Суинберн стихов почти не писал, а занимался в основном литературоведением и художественной прозой: опубликовал роман "Встречные течения любви" (Love's Cross-Currents, 1901) и не успел закончить роман "Лесбия Брэндон" (Lesbia Brandon, изд. 1952). Он скончался в Патни 10 апреля 1909 года, бормоча по-гречески строки Эсхила и Сапфо. Похоронили его в Бончерче, на острове Уайт, где был загородный дом его родителей и где он провел свое детство.
В последних сборниках стихов Суинберна преобладает любовная, пейзажная, философская лирика, часто появляется тема рока, невозможности счастья. Встречаются у него, как в дни его юности, и гражданские мотивы, тема обличения тирании и угнетения людей, но не в Англии, а в недемократических странах - например, в России ("На спуск "Ливадии"", The Launch of the Livadia). Все это не расходилось с общепринятым в Англии общественным мнением, которое относилось к царской России весьма неприязненно; так что позднее творчество Суинберна никого не возмущало и не шокировало; а перестав шокировать, оно породило равнодушие к поэту. Теперь его стихи вполне можно было без опаски давать читать молодым барышням на выданье. Так что Суинберн вошел в то самое "приличное общество", которому он когда-то бросал вызов, он стал почтенным поэтом и литературоведом.
Свои лучшие стихи Суинберн написал, когда ему еще не было сорока - и в последующие годы он повторял свои стихотворческие достижения юных лет. Он обновил систему английской просодии, окончательно утвердил в поэзии трехсложные размеры и дольник, освоил новые ритмы. Поток аллитераций, сложная система многократной рифмовки, яркая и необычная метафористика придают стихам Суинберна особую красоту звучания и выразительность. Его стихи отличаются неослабевающей ритмической энергией, яркой мелодичностью, ораторской страстностью, естественным развитием избранной темы и насыщенной - хотя порой неточной или даже алогичной - образностью. Как выразился английский критик, "технически поэзия Суинберна была складом, который снабжал стихотворцев нескольких поколений поэтическими приемами и формами вплоть до 20-ых годов XX века". Сумел ли переводчик передать всё это на русском языке, пусть судит читатель.
* * *
Как я пришел к Суинберну? На заре туманной юности - в середине 50-ых годов - мне довелось прочесть по-английски роман Джека Лондона "Мартин Иден", где меня поразила своей звучностью и выразительностью стихотворная цитата - предпоследняя строфа из стихотворения Суинберна "Сад Прозерпины" (тем же самым поразившая, кстати,и самого Мартина Идена):
From too much love of living,
From hope and fear set free,
We thank with brief thanksgiving
Whatever gods may be,
That no life lives for ever,
That dead men rise up never,
That even the weariest river
Winds somewhere safe to sea.Найдя в русском издании романа эту строфу, я был разочарован тем, что в ее переводе не осталось и следа от звучности и выразительности английского оригинала. Тогда я решил сам перевести эту строфу. То, что из этого получилось после многих переделок, вы можете прочитать в этой книге.
С этих строк началось мое увлечение Суинберном - а, может быть, и вся моя переводческая деятельность. В 60-ые годы, переведя к тому времени уже около полутысячи строк Суинберна, я рискнул подать в ленинградское отделение издательства "Художественная литература" заявку на переводной сборник его стихов. Однако моя заявка была отвергнута: то ли потому, что Суинберн был слишком высоким трамплином для молодого переводчика (я не по чину брал), то ли потому, что, как мне официально объяснили, хотя Суинберн был человеком прогрессивных взглядов, республиканцем и врагом церкви, но он в то же время касался в своем творчестве неприличных тем, был эстетом и декадентом (что шокировало "буржуазных" читателей - и может шокировать советских), и он больше заботился о мелодичности своих стихов, чем об их идейной направленности. И то, и другое верно. Но сейчас, когда, я думаю, декадентские стихи Суинберна шокируют российских читателей не больше, чем ""Конек-Горбунок"" (уж скорее их шокируют его атеистические стихи, вроде "Перед распятием"), я рискую предложить этим читателям свои переводы суинберновских стихов. И если эти переводы недостаточно хорошо передают все особенности английского подлиника, я могу лишь, подобно Сервантесу, повторить слова Ариосто: "Forse altri cantera con miglior plettro" ("Пусть другие споют это с бoльшим поэтическим блеском").